Востоковед Александр Князев о том, откуда исходят угрозы безопасности для Центральной Азии

Востоковед, доктор исторических наук Александр Князев в своей статье для Ia-centr.ru анализирует, насколько сегодняшняя дискуссия о грядущей угрозе из Афганистана для Центральной Азии объективна.

Риски для безопасности Центральной Азии: извне или внутри?

Традиционные угрозы безопасности – террористическая и экстремистская активность – имеют для стран Центральной Азии уже преимущественно внутреннее происхождение. Многолетняя деятельность зарубежных эмиссаров (представителей радикальных группировок), отсутствие адекватной и системной работы государственных институтов в религиозной сфере, хроническая нерешенность множества проблем социального и экономического характера, деформация массового образования – это лишь короткий список обстоятельств, присутствующих во всех без исключения странах региона.

В то же время, сохраняющаяся, за редкими исключениями, относительная стабильность в этой сфере свидетельствует о том, что потенциал дестабилизации не столь уж велик. Вопреки множеству алармистских прогнозов на этот счет, звучащих с момента распада СССР и по настоящее время.

Впрочем, за это время изменились и факторы роста рассматриваемых угроз – к примеру, во всех странах региона выросло целое поколение собственных адептов радикальной среды, делающих существующее экстремистское подполье самостоятельным и не требующим активации извне.

Если на протяжении 1990-2000-х годов можно было уверенно говорить о масштабной проповеднической деятельности религиозных радикалов из арабских стран, Турции, Пакистана, которой избежал, пожалуй, только Узбекистан, то сегодня в Центральной Азии преобладают уже свои лидеры радикализма, опирающиеся в основном на внутренние ресурсы и связанные с соответствующей внешней средой только идеологически.

Все это не означает отсутствия внешней составляющей в потенциале рассматриваемых угроз, заинтересованные внешние акторы включают внутристрановые подполья в свои сети, сохраняя на них серьезное влияние. 

Происходящую на протяжении ряда лет вербовку граждан стран Центральной Азии в террористические структуры, действующие в Сирии и Ираке, можно считать масштабной репетицией распространения этого влияния. 

Нет абсолютно никаких оснований исключать возникновение проектов, подобных ИГИЛ (запрещ. в РФ), в других странах и регионах. К слову, уже очевидной становится трансформация ИГИЛ из некоего подобия государственной структуры с четко очерчиваемыми географическими границами в сетевую модель типа прежде известной «Аль-Каиды» (запрещ. в РФ).

Эта модель подразумевает отсутствие четкой географической привязки и деятельность точечного характера по всему миру.

Радикальное подполье в странах Центральной Азии

Центральная Азия с ее готовыми подпольными структурами, с точки зрения развития сетевой модели, занимает свое далеко не последнее место.

Навязываемая странам региона их западными партнерами практика возвращения членов семей боевиков из стран Ближнего Востока в страны их гражданства, в которой особенно преуспели Узбекистан (операция «Мехр») и Казахстан (операция «Жусан»), серьезно усиливает внутреннее радикальное подполье в каждой стране. Этих людей называют «жертвами обстоятельств», не принимая во внимание того факта, что не менее половины из них – это подготовленные вербовщики или же просто будущие участники подпольных ячеек в своих странах. Об этом уверенно свидетельствуют исследования, проведенные в ряде других стран. Вряд ли есть основания думать, что в странах Центральной Азии будет по-другому.

Радикалы не на карантине – как сказалась пандемия на террористах?

Серьезную коррективу во все происходящее внесли и ограничения 2020-го года, связанные с пандемией, создав новую и очень тревожную тенденцию: с закрытием границ в условиях пандемии и не имея возможности выехать в страны Ближнего Востока и Афганистан, радикальное подполье способно предпринять попытки организации террористических актов в местах постоянного проживания – в странах Центральной Азии и в среде трудовых мигрантов в России.

Долгое время Узбекистан был единственной страной в регионе, где кадры духовенства готовились дома, и избегал проникновения в страну радикальных эмиссаров извне. Сейчас же, в условиях относительной либерализации политического режима, в Узбекистане отмечается существенное укрепление позиций радикального ислама, имеющего в основном внутреннее происхождение и стремительно налаживающего свои внешние связи.

Талибы как угроза – реальность или миф

Особое место в вопросах безопасности Центральной Азии всегда занимал и продолжает занимать Афганистан – при том, что в представлениях о влиянии афганской ситуации на страны региона уже традиционно и длительное время существует огромное количество не соответствующих реальности стереотипов. 

На протяжении второй половины 1990-х годов и особенно к 2001 г. посредством современных информационных технологий в общественном мнении, политических и экспертных кругах целенаправленно формировалось представление об интернациональном и даже глобальном характере феномена «Талибана» (запрещ. в РФ). 

Из этого проистекал вывод о возможности и, более того, неизбежности того, что талибы намерены оккупировать Таджикистан с Узбекистаном, «присоединив к Афганистану территории вплоть до Бухары». 

Это бездоказательное, не имеющее под собой никаких особых оснований и воспринимаемое чаще на эмоциональном уровне, представление стало весьма распространенным, в том числе – среди лиц, оказывающих воздействие на принятие политических решений. 

Миф о «международном терроризме», навязанный американскими структурами информационного воздействия мировому сообществу, был превращен в «casus belli» для оправдания агрессии сначала в Афганистане, затем в Ираке. А заодно – для размещения американских и натовских военных баз в странах Центральной Азии.

Давным-давно было констатировано: талибы не несут и никогда не несли военной угрозы странам Центральной Азии или России. Это в первую очередь этническое движение, и у них не может быть поддержки на этнически чуждой им территории к северу от Амударьи. 

Талибы – это пуштуны, а само движение в своей основе имеет мощный националистический компонент, что чрезвычайно важно для внутриафганского процесса, но не для сферы безопасности Центральной Азии. Их появление на территории Таджикистана или Узбекистана – вторжение на идеологически и ментально чуждую для них территорию, они не могут здесь рассчитывать на поддержку населения. В то время, как сила талибов как раз в поддержке населения пуштунских регионов и в использовании асимметричных способов ведения войны. 

Партизанское движение сильно в своих родных местах, а на чужой территории обречено на поражение. Ретроспективно можно еще отметить, что большинство военных успехов «Талибана» на территории собственно Афганистана до 2001 г. всегда обеспечивалось только за счет поддержки со стороны Пакистана.

Военный потенциал собственно «Талибана» никогда не был даже сопоставим с возможностями военных сил центральноазиатских государств – тем более с учетом возможного участия России как по линии ОДКБ, так и на основании существующих двусторонних договоров, например, с Узбекистаном.

Современные спекулятивные рассуждения о прямых угрозах безопасности региона в связи с возвращением «Талибана» к власти в случае «ухода американцев» из Афганистана, не выдерживают критики, так же, как и имевшие место в 1990-х годах утверждения о планах «Талибана» по «завоеванию» постсоветского пространства. 

Значительная часть группировок нынешнего неоднородного «Талибана» по-прежнему вовлечена в терроризм, но этот терроризм носит внутренний характер и не несет прямой угрозы национальным интересам как стран Центральной Азии, так и соседям Афганистана.

Здравый анализ, свободный от пропагандистского флера, показывает, что на севере Афганистана нет таких террористических сил, включая и выходцев из стран региона, которые могли бы массировано нести угрозу внутренней стабильности стран Центральной Азии. «Диверсии, мелкие мятежи и теракты – это возможно, но прямой угрозы с учетом потенциала таджикских и узбекских вооруженных сил мы не видим», – в этом необходимо согласиться со свежим мнением спецпредставителя президента России по Афганистану Замиром Кабуловым.